Мистика намоленных мест.

Загадочное явление так называемых замоленных пространств не имеет рационального объяснения. Мистические толкования, предлагаемые религиями мира, лишь констатируют очевидное.

Для того, чтобы закрепить этот свой поступок молитвами, попросил сына, герцога Максимилиана, непременно посетить Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде

Летописные анналы Русской православной церкви, если так можно выразиться, более чем богаты описаниями чудесных происшествий, когда провидение, ставя на одну доску святых и грешных, распоряжалось так, что святые, уже отошедшие в мир иной, наставляли на путь истины грешников, даруя жизнь, предсказывая будущее. При этом не делалось никакой разницы между страждущими христианами, магометанами, иудеями. Получалось, что через своих посредников – святых – Творец отводил беды от человека.

Прежде носитель зла, благодарно прозрев, принимался делать добро. Отнюдь не отрекаясь от веры, в которой был рождён. «Независимо от оттенков веры все мы – смертные – осенены крылами единого Бога, в чём я убедился лично», – заявил трижды переживший опыт замолённых пространств богослов Вали Юнусов. Но вот этот феномен, по мнению ряда исследователей, возможный лишь в аномальных зонах, в разных ситуациях проявляется по-разному.

СПАСИТЕЛЬ ПРИНЦА ЕВГЕНИЯ

Будущий вице-король Италии, принц Евгений, являясь союзником Наполеона Бонапарта, квартировал со свитой в подмосковном Звенигороде. Восхищённый архитектурой православных храмов, осмотрев местный монастырь, он решил заночевать в древней обители, чтобы утром продолжить её осмотр. Монахи, предоставившие тёплую келью, умоляли не разорять иконостасы, элементами которых были драгоценные металлы и каменья.

Принц дипломатично промолчал, так как ему приглянулась одна «весьма выразительная икона, изображавшая старца с мрачным жгущим взглядом». Решив, что справедливо будет обменять образ на воз продовольствия, тем самым спасая насельников от голода, Евгений, застелив шинелью лежанку, улёгся, но не уснул, размышляя о тяготах войны, в которой не видел никакой выгоды для своей родины. Размышления между тем прервались весьма необычным визитом. В келью, непостижимым образом открыв запертую изнутри дверь, тихими шагами вошёл человек, одетый в длинное чёрное одеяние. Вплотную приблизив лицо к лицу принца, вымолвил: «Не дозволяй воинам твоим присваивать монастырское добро, осквернять церковь похищениями. Если внемлешь моей просьбе, Господь тебя помилует, возвратишься в дом твой невредимым и целым. В грядущих ратных трудах тоже не пострадаешь».

Когда старец удалился, оставив дверь широко распахнутой, приказавшего набить табаку в трубку принца с первой же затяжки осенило, что лицо старца он уже где-то видел. Уж не на иконе ли, висящей в посещённом накануне храме? Поразило сиятельного также то, что, не зная по-русски ни слова, он всё же отлично понял сказанное. Завершилось тем, что Евгений приказал относиться к монастырскому имуществу с особой бережливостью. Попросив зажечь в храме все свечи, не медля, вместе с настоятелем, отправился туда. Настоятель сразу подвёл его к раке с мощами святого Саввы. Принца словно кипятком обожгло. На иконе, висящей над гробницей, которую он мыслил обменять на провиант, узнал лик ночного гостя, громко воскликнув, обращаясь к офицерам-французам: «Святой Савва приходил ко мне, наставлял меня!»

Настоятель ответил по-французски, что мощи святого настолько почитаемы прихожанами и монашествующими, настолько замолены, что высокочтимый святой милосердно откликается на праведные просьбы, творит чудеса.

Евгений, подчиняясь, как написано в его мемуарах, «умильному просветлению», опустившись на колени, поцеловал надгробную плиту. Встав, трижды поцеловал икону. С тем и отбыл из монастыря, получив от братии в дар нательную иконку – точную копию большой иконы святого Саввы.

События в монастыре Звенигорода имели продолжение. Принц Евгений, сражаясь против русских, отступая в свите Наполеона, ни разу не был ранен, как не был ранен и в германской кампании 1813 года, благоговея перед святым Саввой за то, что уберёг от смерти, ни на минуту не снимая иконку-оберег с груди. В конце XIX века стало известно, что незадолго до кончины Евгений, вице-король Италии, тайно перешёл в православную веру. Для того, чтобы закрепить этот свой поступок молитвами, попросил сына, герцога Максимилиана, непременно посетить Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде.

Сын наказ исполнил четверть века спустя. Вернувшись из России, рассказывал о трудно передаваемом чувстве света, добра, надёжности, которое он испытал, стоя коленопреклонённым у могилы Саввы. Образок, который он унаследовал от родителя, в этом храме светился через одежду, что наблюдали прихожане.

ПО СТОПАМ АРХИПАСТЫРЯ

Не однажды случалось так, что отводили людей от смерти священники, ставя условие пройти по их стопам, обрести путь в храм божий, которым многие пренебрегали, будучи атеистами. Путь, как правило, указывался в церковь старую, «замолённую благодатью». В этой связи показателен пример белгородского помещика Петра Зорина, нигилиста в молодости, в преклонном возрасте презиравшего попов, называвшего их бездеятельными. Словно в отместку, помещик шестидесяти лет от роду, жестоко простудившись, безнадёжно заболел крупозным воспалением лёгких.

Семья, живущая скудно в худом доме, оплакивая его, принялась готовиться к худшему. Зорин же, мечущийся в горячечном бреду, вдруг увидел рядом с собой единственного уважаемого им священника, к тому времени уже почившего архипастыря Иосифа Горленко, внучатым племянником коего был.

Присев на край постели помещика, архипастырь сказал: «Понимая твою озабоченность тем, что, если умрёшь, некому будет выучить старших сыновей, чтобы, оперившись, они позаботились о добром будущем младших, я молил Бога, чтобы даровал тебе жизнь. Я был услышан. Одно условие тебе поставлено – стать ревностным прихожанином, чтобы множить другие чудесные исцеления, не страшась того, что увидишь, оставаясь вплотную к иконостасу».

Прежде чем «воскреснуть в отменном здравии», Зорин осведомился у архипастыря, сколько именно лет жить ему осталось. Преподобный Иосиф, не ответив ничего, взяв с прикроватного столика клочок бумаги и перо, вывел крупную цифру 20. Стряхнув, словно дурной сон, остатки болезни, посвежевший, полный сил помещик позвал домашних. Четвертинку с цифрой 20 нашли там, где её оставил гость, хранили как зеницу ока в ларце за домашними иконами. Далее, как водится, Пётр Зорин поднял и пристроил своих чад.

Жил не богато, но приходу регулярно жертвовал. Почил ровно в отмеренный срок. Бывая в храме, ничего чудесного не замечал. Вот только на надгробной плите его могилы в лютые холода отогревались бездомные, потому что плита зимами делалась горячей.

В 1939 году, заинтересовавшись плитой, дающей неестественное тепло, старое белгородское кладбище навестил известный писатель-фантаст Александр Беляев, как говорят, убедившийся в том, что нет досужих выдумок. Беляев, однако, объяснил феномен тем, что где-то рядом расположены баня либо котельная, откуда под могилу затекает отработанный кипяток. С разрешения властей вырыли вплотную к могиле яму глубиной три с лишним метра. Глинистый грунт в ней был идеально сух. Беляев покинул погост совершенно обескураженный, заметив, что чудные обстоятельства всколыхнули его воображение, «приняв пищу для умственных поисков», особенно необходимых писателю, работающему в жанре научной фантастики.

Одно условие тебе поставлено – стать ревностным прихожанином, чтобы множить другие чудесные исцеления, не страшась того, что увидишь, оставаясь вплотную к иконостасу»

Русский философ Владимир Соловьёв считал всякий замоленный храм, замолённый иконостас, замолённую икону чувственным проявлением некой аномальной реальности. Проекцией в непривычный для нас мир. Параллельный. С кардинально отличным «укладом бытия». Философ призывал, отказавшись от изучения «недоступного разуму человека», довольствоваться созерцанием непостижимого. Он в то же время, противореча себе самому, полагал, что, если исчезнет последняя тайна Промысла, выродится род человеческий, у которого исчерпается мотивация к познанию таинственного, нового.