Фото surfneng/FLICKR.COM
Командир был заядлым охотником, поэтому и охота была организована по-военному четко, отлично. Дисциплина и порядок чувствовались во всем. Всегда были лицензии и путевки, каждую субботу и воскресенье выделялось несколько автомобилей повышенной проходимости. Охотились с 1 ноября по 1 февраля. В основном на косулю, иногда на кабана. С пустыми руками не возвращались никогда.
Использовали метод загона. Машины с охотниками разъезжались на десятки километров, поэтому никто никому не мешал. В каждом автомобиле находилось по 10–15 человек. В загонщики старший назначал троих-четверых, остальные вставали на номера. При следующем загоне менялись местами — всё было по справедливости. Сначала высаживались из машины «номера», потом, километра через полтора, загонщики. В условленное время они выходили на исходные рубежи, и загон начинался.
Задача загонщиков — создавать шум. Чем его больше, тем лучше. Мужики кричали, свистели, стучали по деревьям палками, иногда стреляли рябчиков. В Амурской области растет кустарниковый дуб высотой всего 3–5 метров. На нем всю зиму сохраняются высохшие листья. Если потрясти такой дубок на 40-градусном морозе, он издаст звук, похожий на тот, который исходит от кровельного железа, когда по нему стучат палкой. Этим и пользовались загонщики. Дело в том, что косуля может притаиться на лежке так, что, когда загонщик пройдет от нее в 10 шагах, она и не встанет. Поэтому пугать ее нужно сильно, чтобы она обязательно встала и побежала на номера.
В тот раз охота шла своим чередом; уже было добыто пять косуль; я стоял на номере. Сначала услышал приближение загонщиков и выстрелы номеров, затем все стихло. Зверь на меня не вышел. Поняв, что загон окончен, несколько номеров подошли ко мне и стали ждать остальных. Ничто беды не предвещало.
В нашей команде был мужичонка самого незавидного вида: маленький, тщедушный, с одноствольным ружьишком. Он был в загоне. Метрах в двухстах от нас раздался одиночный выстрел, а через две минуты мы увидели его, бегущего мимо нас, практически раздетого, босиком, с перекошенным лицом и разинутым ртом. Он пересек линию номеров, даже не заметив ее, и помчался в тайгу. Мы сразу догадались, что что-то не так, сняли ружья, приготовились стрелять.
Впереди нас, по следу мужичка, шевелилась трава и мелкий кустарник. Замелькала чья-то шкура. Кто-то крикнул: «Кабан!» — и все начали стрелять по «кабану». Зверь вдруг встал на задние лапы и… Это был здоровенный, двухметрового роста бурый медведь. Мы по нему стреляли с 15 метров и картечью, и пулями — кому что под руку попалось.
В крови, нашпигованный свинцом, медведь идти на нас уже не мог. Он ревел от боли, но стоял как скала. Мы были в шоке. Продолжали стрелять. Наконец он упал. Успокоившись, подошли к туше…
Дома мы его взвесили. Чистого мяса оказалось 320 кг, значит живого — примерно 500 кг. Это был старый огромный зверь. Потом мы расспросили горе-охотника, как все произошло. Рассказал.
— Шел. Увидел какое-то отверстие, из него валил пар. Подумал: енот. Пошерудил палкой, потом выстрелил. Увидел, что куча пришла в движение. Показалась медвежья голова. Я — бежать. Оружие бросил, одежду снял.
Пока мишка выбирался из берлоги, успел сколько-то пробежать…
— А если бы был один? Кто бы нам про енота рассказал?