«Я поведу тебя в музей», — сказала мне… Нет, не сестра, а бабушка.

Я была маленькой, Зимний Дворец никогда не видела и весь вечер страстно рисовала некий хрустальный замок, устремленный в небеса. Как же я была разочарована и расстроена. Он оказался совсем не таким, не «тем». Кажется, я тогда даже заплакала от обиды. А мне почему-то никто не рассказал про синдром завышенных ожиданий, слов, наверное, таких не знали, хотя все понимали без этих самых слов.

Потом многое оказывалось не таким или «не тем». Я и сама оказалась для себя «не той». Зато в Зимний Дворец стало с каждым годом ходить все интереснее, а потом стало любопытнее прислушиваться к себе. И это оказалось не менее интересным, чем воображаемые хрустальные дворцы.

Вот в этой нехитрой песне, в сущности, только два предложения. Падает снег, а она не пришла… Отчаяние и невозмутимо кружащийся снег.

В детстве или в юности я бы выразила негодование: какая пошлость! Холод и одиночество — просто эталон банальности, в миллионный раз одно и то же, к тому же — слащаво. Сейчас скажу: какое простое, даже наивное и, как раньше говорили, чистое чувство.

«Она не пришла» — история древняя, как мир. Или почти такая: у каких-то потомков Адама с Евой кто-то куда-то когда-то не пришел. С тех пор так и повелось. Однажды кто-то куда-то не приходит или «совсем не те ко мне приходят», и для кого-то это становится проблемой. Среди лирических текстов ведь тоже есть довольно древние, и там встречаются темы разочарований и несбывшихся надежд. В сочетании с белым снегом — глобальный символ зимней хандры.

Не зря вся «зимняя музыка» — или про сказку, или про грусть. Хотя праздников зимой немало.

Праздники благополучно закончились, «отшумели песни нашего полка», народ уже успел тысячный раз обсудить всех тех же, которые уже полвека изображают из себя юных нимф в натужных развлекательных передачах, сочинили все новые термины про «зомби-апокалипсис», «новогодний бестиарий» или «формалин-шоу». Как будто еще десятилетия тому назад не было ясно, что с нашей эстрадой происходит нечто категорическое «не то». При этом те же люди всегда божились, что телевизора у них нет из принципа.

У меня вот телевизор есть, и я этого не скрываю, но у меня никогда не было в отношении него завышенных ожиданий. Вообще никаких ожиданий не было.

А еще люди не знают, чего ожидать в новом году. Завышенные ожидания тоже давно закончились, а чего ждать — неизвестно, и как справиться с беспокойством — тоже не знают. А беспокойство чувствовалось в течение всех длительных праздников.

Мне, кстати, нравится длительность этих праздников — и два Рождества, и два Новых года. И то, как в странах с большой русской диаспорой дают площадку для желающих праздновать, и тогда внезапно среди чужеземной речи можно услышать усиленное колонками старое-престарое «По-то-лок ле-дя-ной, дверь скрипучая»…

Мне нравится длительность «каникул», потому что ожидания мои — вполне прагматичные, хотя ничего против чудес не имею. Можно спокойно куда-то сходить. Или, наоборот, выспаться. И зимнюю хандру можно «перевоплотить». Можно написать свое «томбелянеже». Про то, как падает снег и все не так, как ожидалось. Песенку или стих. Или пост в соцсети — с гарантированным залайкиванием до дыр.

Людям ведь надоела злободневность, этот вселенский цирк с конями, бессмысленность и беспощадность новостных заголовков. Да и долгосрочно — тоже тренд понятный: человек уже понимает, что является объектом манипулирования, и он немного застенчиво и простодушно снова заговорил о себе, о своем личном, о преходящем и вечном одновременно.

Люди покидают матрицу, обсиженную законодателями прошлогодних мод и обещателями прошлогоднего снега. «Вот тогда заживем!» — кричали с разных сторон, подразумевая прямо противоположные варианты и прямо противоположное «отлично» для себя и для других. А жизнь всегда продолжалась сама по себе, со своими радостями-горестями, причем не такими уж и малыми.

Был когда-то еще вариант-отдушина — «цветущая сложность» глубокомысленных размышлений, дискурсы с концептами, Шредингер со своими мудреными котами. Но все больше и больше людям хочется простоты. Обсуждение социальных проблем или нравственности уже давно стало сродни «ремонту провала» в духе Остапа Бендера. Можно только деньги собирать или сотрясать инфопространство давно надоевшими призывами.

А вот человеческое вполне востребовано. И единственное, что можно спрогнозировать в эту эпоху не-перемен — все больший интерес к простым человеческим чувствам и историям. Хотя… кто сказал, что они так уж просты?

Мы уходим в пространство собственной души. Это огромный мир, являющийся по-настоящему «интимно-человеческим» миром — до конца и полностью человеческим. В этом пространстве есть всё — от кухни до загробной жизни (или не-жизни), но фундаментом этого дома-души является любовь в самом широком смысле слова.

В этом пространстве все осмысленно. И это пространство полностью распахнуто, хотя и остается вполне сакральным (и я не боюсь этого слова). И любой предмет, оказавшийся в пространстве внутреннего мира, тоже становится осмысленным.

И это то, что спасает не только от банальной хандры, но и от куда более сложных проблем.

Правда, нет гарантии, что сильные мира сего не выдадут нам нечто столь масштабное, что станет опять не до тонких и не очень движений души. А за этим у них дело не станет. Тем более ценны эти периоды, эти лакуны, и люди вновь устремляются к себе.

На самом деле самые так называемые «простые» чувства вечны, а вовсе не «злоба дня». Злободневное моментально перестает быть таковым, превращается в надоевший «баян», говоря интернетным языком. А вот «я чувствую сейчас» — нет, не перестанет. Могут устареть слова, изобразительные средства, даже сам язык может умереть, такое с языками случается, хотя сейчас за этим строго следят. Но человеческие чувства, как упрямый Феникс, возрождаются вновь. И скрепляют они нас намного крепче, чем принадлежность к какой-то группе.

Простые радости и простые печали пусть будут с нами, так, глядишь, и перезимуем с морозами, снегами и льдами. А ожидания тоже имеют полное право быть завышенными, это важно. Даже если какой-то дворец покажется сначала просто большим домом, даже если, как в песенке Адамо, останется только падающий снег, — это тоже уникальный кусочек жизни с ее удивительным продолжением.

Галя Константинова