Ключевский Василий Осипович

Память, обращенная к личности любого крупного деятеля культуры и науки, содержит в себе не только чувство благодарности за все им содеянное, но и чувство почтительности к оставленному наследию, оказавшемуся необходимым для последующих поколений, уважающих свое прошлое и умеющих извлекать из него уроки.

Нас отделяет от расцвета творческой мысли Ключевского почти столетие. И все это время существует вовсе не праздный вопрос, как бы сложен он ни был,— о ценности опыта его мысли для нашей современной научной и преподавательской жизни, а также для общественного сознания ныне здравствующих поколений.

К осмыслению итогов этого опыта обратились младшие современники Ключевского сразу же после его кончины. Множество некрологов было лишь данью скорбного чувства, возникшего при вести о кончине ученого. К 1912 г. ведущая московская и петербургская профессура успела подготовить и опубликовать в Москве сборник «Характеристики и воспоминания», посвященный В. О. Ключевскому.

При всем разнообразии анализа его творчества ученые, хорошо лично знавшие Василия Осиповича и его опубликованные произведения, задавались одной целью — провозгласить его основателем в русской исторической науке первой истинно научной школы, создателем научной истории России. Примечательно, что среди авторов воспоминаний, помещенных в этом издании, были представители историко-правового направления, с которым у В. О. Ключевского с 1880-х гг были очень сложные, а порой и открыто враждебные отношения. Так, Б И Сыромятников решительно противопоставил Ключевского Б. Н. Чичерину, одному из основных идеологов «государственной школы», и доказывал, что Василий Осипович утверждал новый метод в русской исторической науке и давал «новые ответы на старые вопросы» 1.

Кстати, чуть раньше, в юбилейном сборнике статей, посвященном Ключевскому, другой историк права — С. А. Котляревский — очень высоко оценил его монографию «Боярская дума Древней Руси» именно с методических позиций 2. Тогда же подготавливались три сборника произведений Ключевского, опубликованных им при жизни в различных журналах и иных изданиях, — «Опыты и исследования», «Очерки и речи», «Отзывы и ответы».

В 1914 г. эти сборники увидели свет, а Б Чтениях Общества истории и древностей российских (1914, № 1) был опубликован послужной список Ключевского со всеми административными подробностями его служебной карьеры, награждениями и т. п. В 1913 г. ученик Ключевского А. Юшков по выправленной ранее самим автором литографии издал его монографию «История сословий в России». Вместе с изданными при Александров Вадим Александрович, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института этнологии и антропологии им Н Н Миклухо-Маклая АН СССР жизни Ключевского монографиями «Сказания иностранцев о Московском государстве», «Боярская Дума Древней Руси» и «Курсом русской истории» посмертные издания надолго составили тот корпус произведений Ключевского, на который до 1950-х гг. опирались ученые в своих теоретических оценках его творчества.

Этот этап изучения наследия Ключевского как теоретика исторического пррцесса России можно представлять лишь оценочным, коль скоро судить о развитии творческой мысли ученого можно было только на основе уже опубликованных трудов. На протяжении 20—40-х гг. в общей критике культурного и научного наследия дореволюционной России В. О. Ключевскому посвящались отдельные воспоминания и разделы в обобщающих работах историографического характера, но специальных монографических исследований его творчества не предпринималось.

Для всех его критиков была очевидна научная значимость Ключевского Как одного из крупнейших представителей буржуазной исторической науки Россци, но оценивалась она весьма поразному. Историографы пытались определить в многообразии научной проблематики В. О. Ключевского ведущее для него теоретическое направление, уловить его колебания «вправо» и «влево», а отсюда и личностные политические позиции.

Все эти попытки на сегодняшний день сохраняют лишь значение для истории познания исторической науки, но уже мало что дают для понимания Ключевского как ученого. В этом отношении не утратили интереса наблюдения младших современников Ключевского — его ученика П. Н. Милюкова и профессора Петербургского университета С. Ф. Платонова, которые, быть может, объективнее, чем кто-либо иной, представляли внутренний мир Ключевского. П. Н. Милюков, активный деятель кадетской партии, не преминувший, было, в своих воспоминаниях отметить политическую активность Ключевского, писал, что Василий Осипович оставался «демократом», стоявшим «ближе к демократически-народническому, Чем к конституционно-либеральному течению нашей интеллигенции» 3. В той же тональности вспоминал о Ключевском С. Ф. Платонов, человек не склонный к каким-либо преувеличениям в своих оценках.

Имея в виду неожиданные «проблески некоторого пессимизма и скорбного настроения» у Ключевского, проявлявшиеся у него в пожилые годы, в частности, в статье «Грусть», посвященной памяти М. Ю. Лермонтова, и тем более «неожиданный лиризм» в речи памяти Александра III, Платонов писал: «Эти два выступления Ключевского были учтены как симптомы душевного перелома, переместившие его вправо от прежних позиций. Но прошло десятиление, и последние годы застали нашего историка на прежних позициях. Душевный „перелом" не был переменой взглядов и чувств; он оказался только симптомом большой душевной сложности, в которой сплелись мудреным узлом самые разнородные элементы русской стихии и общечеловеческой мысли»4.

Сейчас, по дневникам Ключевского и его рукописным наброскам, относящимся к последней, пятой, части «Курса русской истории», не законченной; и не увидевшей свет в окончательной авторской редакции, можно утверждать cпpaведливость слов и тонкость ощущений Платонова. С 50-х гг. после перехода из частных рук на государственное хранение архива В. О. Ключевского и образования его специальных фондов (прежде всего в рукописных отделах Государственной библиотеки им. В. И. Ленина и академическом Институте истории СССР) начался качественно новый, исследовательский этап изучения творческого процесса и жизненного пути историка. Результативность этого этапа ни в какой степени не сравнима со всеми предшествующими публикациями произведений Ключевского, и с исследовательскими опытами, им посвященными. Более того, даже по сравнению с С. М. Соловьевым, К имени которого в это же время с особым вниманием вернулась историография, разноплановая деятельность по исследованию творчества В. О. Ключевского, безусловно, преобладала и преобладает поныне.

Весьма показательно, что эта работа, диктовавшаяся прежде всего возникшими документальными возможностями, отвечала запросам читателя; сочинения В. О. Ключевского, издававшееся в 50-х гг. тиражом в десятки тысяч экземпляров, в настоящее время даже при достижении миллионной «отметки» остаются раритетами. Инициатива в разработке архива В. О. Ключевского с 50-х гг. по праву принадлежит Александру Александровичу Зимину.

В 1951 г. от подвел первые итоги своих наблюдений о составе архива Ключевского и тех возможностях, которые имеются для дальнейшего исследования его жизни и творчества. Опираясь на материалы архива, он обратил особое внимание на формирование исторических взглядов Ключевского на ранних этапах его творчества, начиная со студенческой скамьи Московского университета, в процессе общения со своими учителями, прежде всего Ф. И. Буслаевым и С. М. Соловьевым 6. Ему же принадлежит большая заслуга в организации первого академического восьмитомного издания Сочинений В. О Ключевского (1956—1959 гг.).

Основная ценность этого издания, к сожалению, не охватившего все научное наследие историка, заключалась, во-первых, в публикации его специальных курсов, прочитанных студентам университета в 1880-х — начале 1900 г. и оставшихся неведомыми читателям. Речь идет о лекциях по источниковедению, терминологии русской ‘истории и русской историографии. Во-вторых, что, пожалуй, еще более существенно, в процессе подготовки издания был восстановлен весь ссылочный аппарат и проведен источниковедческий анализ состава «Курса русской истории» путем сличения текстов литографий, на которые опирался автор при подготовке к изданию Курса, с его окончательным текстом.

При публикации ряда своих произведений, и прежде всего «Курса русской истории», Ключевский не давал ссылок на издания документов, мемуаров и сочинений других историков; однако на полях своих литографированных лекций карандашом он кратко упоминал все издания, на которые считал необходимым опираться. Тем самым эта работа впервые позволила вникнуть в «лабораторию» ученого и воссоздать историю окончательного текста «Курса русской истории», часть которого складывалась Из уже имевшегося, но очень часто перерабатывавшегося ученым текста, содержащегося в литографиях прошлых лет, а часть писалась заново, причем порой в дальнейшем, при переизданиях отдельных томов она дополнялась вставками и редакционными уточнениями. Издание Сочинений В. О. Ключевского в 1956—1959 гг. послужило серьезным импульсом для монографического исследования его творчества. В 1966 г. вышла монография Р. А. Киреевой «В. О. Ключевский как историк русской исторической науки», в 1970 г.— Э. Г. Чумаченко — «В. О. Ключевский — источни-ковед». В 1974 г. появился объемный труд М. В. Нечкиной «Василий Осипович Ключевский», представлявший собой первый опыт обобщающей характеристи-ки всего жизненного и творческого пути ученого. Одновременно продолжалась публикация материалов архива В. О. Ключевского 6. В 1988 г. А. И. Плигузов и В. Л. Янин впервые переиздали исследование В. О. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник», увидевшее свет 117 лет тому назад и с тех пор превратившееся в библиографическую редкость. Наконец, в 1987—1990 гг. были изданы Сочинения В. О. Ключевского в 9 томах, основывавшиеся на текстологически выверенном издании 1956—1959 гг. и с учетом архивных материалов, опубликованных в 1968 и 1983 гг., и содержавшие неизвес¥ный читателям специальный университетский курс «Методология русской истории».

В 1990 г. появился и однотомник сочинений В. О. Ключевского «Исторические портреты. Деятели исторической мысли», само название которого отражало одно из направлений научного творчества ученого. При всей масштабности внимания к доставшемуся нам наследию ни в коем случае нельзя думать о какой-либо завершенности в его изучении ни с публикаторской, ни с исследовательской точек зрения. В частности, остается на архивных полках наиболее ранний вариант «Курса русской истории», датируемой 1870-ми годами; вовсе не освещена преподавательская деятельность В. О. Ключевского в Александровском училище, в Духовной академии, на Высших женских курсах, и, разумеется, не столь однозначно, как ныне, может трактоваться созданная им научная концепция исторического процесса в России. 59 Тем не менее уже на современном уровне знаний настоятельно возникает вопрос о значении теоретического наследия В. О. Ключевского, а отсюда могут определяться причины неослабевающего интереса к его творчеству.

Иначе говоря, речь идет о том, рассматривать ли это наследие как выдающийся памятник исторической мысли или видеть в нем источник непреходящих идей и все еще не разрешенных спорных проблем. Уже в процессе издания первого Собрания сочинений В. О. Ключевского один из суровых критиков ученого — М. Н. Тихомиров — очень высоко оценил его научную добросовестность. В 1958 г. он писал: «Теперь, когда вышли три первые части „Курса", мы имеем возможность заглянуть в ранее недоступный для нас процесс его создания. Наше внимание останавливает1 крайняя тщательность, с которой Ключевский изучал основные источники; на основе которых он создавал свои построения. Круг книг и источников, использованных для составления „Курса", сравнительно невелик, но в то же время показателен. Ключевский выбирал, так сказать, наиболее надежные источники, сведения которых не вызывали у него сомнения и не могли быть заподозрены в неточности.

Отсюда и проистекала та „фундаментальность" исторической цитации, которая поражает историков-специалистов при чтении „Курса". Историческим фактам и цитатам, приводимым в „Курсе», можно верить. Характеристики тех или иных исторических источников, сделанные Ключевским, сохраняют свою ценность и в наше время» 7. Научная добросовестность Ключевского и его источниковедческая прозорливость придают особую актуальность постановке вопросов о современном понимании его наследия. При этом наиболее существенны два момента — методический подход Ключевского к преподаванию и своей лекционной деятельности и принципы, вырабатывавшиеся им в создании концепции русской истории. Сохранившиеся свидетельства мемуарного свойства единодушно подтверж дают лекционное-мастерство Ключевского; этот дар был дан ему не только «от бога», вырабатывался им самим целеустемленно и последовательно.

Развитый им талант тем более поразителен потому, что Ключевский никогда не был оратором в общепринятом понимании этого слова. Златоустов в России в то время хватало. Имевшийся у Ключевского с детства физический недостаток — заикание — он преодолел той манерой, в которой проявлялось его лекционное мастерство. В. О. Ключевский говорил негромко, очень отчетливо и не спеша; богатство интонаций создавало ту музыку речи, которая завораживала аудиторию, сидевшую не шелохнувшись, а тонкое психологическое восприятие той или иной эпохи и артистическое воплощение в ее персонажи, чеканность фразиров ки при удивительном использовании всего богатства русского языка держали слушателей в напряженном ожидании какой-либо изысканной образности или ядовитой шутки.

При сравнении литографии лекций 70-х и 80-х гг. бросается в глаза постоянная работа Ключевского над текстом, замена отдельных слов и выражений ради достижения краткости и четкости изложения, преодоления его растянутости н замены дешевых эффектов яркими афоризмами и экспромтами, «неожиданно» выпускаемыми в свет, а в действительности заранее заготовленными. Ключевский был великим мастером таких «заготовок» и для лекционных выступлений, и для повседневного общения с окружающими его людьми; сохранилось их великое множество и в текстах его сочинений, и заносимых про запас в специальную тетрадь и в записную книжку. Сам Ключевский емко выразился об этом в широко известном афоризме — «легкое дело — тяжело писать и говорить, но легко писать и говорить — тяжелое дело» 8.

Сам для себя Ключевский однажды сформулировал в Записной книжке 90-х гг. свой же опыт «подчинения» аудитории: «Развивая мысль в речи, надо сперва схему ее вложить в ум слушателей, потом в наглядном сравнении предъявить ее воображению и, наконец, на мягкой лирической подкладке осторожно положить ее на слушающее сердце, 60 и тогда слушатель — Ваш военнопленный и сам не убежит от Вас, даже когда Вы отпустите его на волю, останется вечно послушным Вашим клиентом» 9. Стихия лекционной деятельности захватила Ключевского с самого начала его самостоятельной работы и никогда не отпускала. Только этой стихией можно объяснить его необъяснимую трудоспособность на этом поприще. В 1867— 1883 гг. он преподавал в Александровском военном училище, в 1871 — 1906 гг.— в Московской духовной академии, в 1872—1887 гг.— на Высших женских курсах, в 1879—1911 гг.— в Московском университете; к тому же он эпизодически читал курсы публичных лекций в Политехническом музее, в Училище живописи, ваяния и зодчества, а также постоянно выступал с докладами и речами.

Слава лектора пришла к нему уже в 70-х гг., и студенческая молва разнесла ее за стены учебных заведений задолго до получения им профессорского звания в конце 1882 г. Популярность имени Ключевского зависела не только от лекторского мастерства, на чем обычно фиксировали свое внимание мемуаристы. Помимо чисто внешнего умения завораживать любую аудиторию, было более глубокое по своему существу обстоятельство. В. О. Ключевский как никто иной своей преподавательской практикой и своими произведениями вносил воспитательное, назидательное, но ненавязчивое, ярко и четко сформулированное и научно доказуемое начало. Его целью было воспитание самосознания, и его слушатели и читатели редко когда не получали четко нацеленных этических «зарядов».

Для каждой эпохи, любого эпизода или действовавшего лица Ключевский умел находить словесно безупречно выраженный образ или понятие, так или иначе обращенный к национальному и общественному самосознанию. Уже во второй лекции своего знаменитого «Курса русской истории» он, заключая ее, апеллировал к чувству человека, которое может быть воспитано пониманием своего исторического прошлого; «Определяя задачи и направление своей деятельности, каждый из нас должен быть хоть немного историком, чтобы стать сознательно и добросовестно действующим гражданином» 10. Та же мысль о важности исторического мышления не покидала добросовестного ученого даже при сборах в Абастуман ради царского повеления просвещать царевича Георгия: «Наше дело сказать правду, не заботясь о том, что скажет какой-нибудь гвардейский штаб-ротмистр…

У России общие основы жизни с Западной Европой, но есть свои особенности… историческое изложение покажет, что новое начало не произвол мысли, а естественное требование жизни» 11. В начале XX в., давая отпор отечественной историографии второй половины XIX в., он сурово упрекал мышление общественности, которая после реформ 1860-х гг. на новом этапе истории проявила «равнодушие к отечественному прошлому». «Исторический закон,— писал Ключевский,— строгий дядька незрелых народов и бывает даже их палачом, когда их глупая детская строптивость переходит в безумную готовность к историческому самозабвению» 12. В этих обращениях к человеческому мышлению Ключевский исключительно образно рассматривал исторический опыт. В своем «Курсе русской истории» он бросал серьезное предупреждение современникам: «История народа, научно воспроизведенная, становится приходо-расходной его книгой, по которой подсчитываются недочеты и передержки его прошлого» 13, и объяснял, что вырабатывающееся из знания прошлого «историческое сознание дает обществу, им обладающему, тот глазомер положения, то чутье минуты, которые предохраняют его как от косности, так и от торопливости» 14.

В своей речи «Значение преподобного Сергия для русского народа и государства» историк как бы перелистывал эту приходо-расходную книгу. Обращаясь к страшной эпохе монгольского ига и Куликовской битве, Ключевский в миллионах людей, пять столетий приходивших к могиле Сергия, чувствовал вневременную память народа, превратившуюся в высокую нравственную идею и свидетельствующую, что «одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения» 15. Не менее направленно он строил свою речь 61 «Добрые люди Древней Руси», прочитанную на публичном собрании в пользу пострадавших от неурожая в Поволжье в начале 1890-х гг. Эту речь он начинал словами: «Благотворительность — вот слово с очень спорным значением и очень простым смыслом» 16, а далее развивал мысль о ней как условии «нравственного здоровья, исторически бытовавшего среди народа» 17. Назидательные уроки прошлого он постоянно распространял и на исторические типы людей, волею судьбы и случая оказывавшихся во главе народа.

Противник самодержавия, он долго приходил к итоговой оценке деятельности Петра I, пока не нашел необходимую суровую формулировку, далекую от панегирика и достойную, с его точки зрения, великого императора, вся деятельность которого по созиданию силой произвола правового государства представляла собой моральный и юридический нонсенс. «Самовластие само по себе противно как политический принцип. Его никогда не признает гражданская совесть. Но можно мириться с лицом, в котором эта противоестественная сила соединяется с самопожертвованием» 18. Тут историк единственный раз позволил себе извинить человека, обладающего самодержавной властью, В. О. Ключевский был великим мастером не договаривать свои мысли, высказывать их «между строк». Дело заключалось не только в необходимости оглядываться на цензуру. В этом просматривался определенный принцип, который внушал Ключевский своим слушателям и читателям. Заключая свои воспоминания о Ключевском как научном руководителе, его ученик, ставший затем очень крупным ученым,— Ю. В, Готье — удачно раскрыл этот принцип «в требовании, чтобы такое лицо "само доходило", само углубляло свои познания и привыкало к самостоятельной научной деятельности… во всем этом нельзя не видеть сознательных приемов своеобразной ученой педагогики, выработанной многолетней практикой, долгими думами сильного и оригинального ума» 19. В этом-то самопознании Ключевский видел основу дальнейшей человеческой самодеятельности, о чем он и сказал 12 января 1880 г., выступая перед широкой аудиторией как преемник С. Мю Соловьева по кафедре.

Спустя же четверть века, в 1904 г., он сам подводил читателя своего «Курса» к пониманию на основе изучения прошлого практических потребностей «текущей минуты» 21. Можно определенно думать, что проводимая В. О. Ключевским просветительная функция истории, особенно подчеркиваемая им в понимании человеческой личности, ее соотношения с обществом особо обостряла популярность его лекций и произведений. В наследии В. О. Ключевского немало высказываний об ушедших из жизни коллегах. В таких откликах можно заметить мотив, наиболее отвечавший творчеству самого Ключевского. Обращаясь к памяти Т. Н. Грановского, Ф. И. Буслаева, трижды к имени С. М. Соловьева, он непременно связывал воедино их преподавательскую и научную деятельность. Именно такая связь снимает вопрос (если кто-либо его поставит) о том, кто в Ключевском превалировал — педагог или исследователь. Вникая в научную «лабораторию» ученого, можно увидеть, как в его масштабной преподавательской практике отражалась оригинальная концепция исторического процесса.

Внимательно присматриваясь к опыту своих университетских учителей, Ключевский резко порвал с упрочившейся традицией (и поныне сохраняющей свои позиции) систематически последовательного изложения исторических событий и сосредоточил свое внимание на теоретических обобщениях. В результате его «Курс русской истории», ставший научным завещанием, в котором была сконцентрирована творческая энергия, отражавшаяся в поисках концепционных положений в отдельных монографиях и лекционных курсах, стал первой и поныне единственной попыткой проблемного подхода к изложению всей русской истории. Наследие Ключевского рассматривалось в разных аспектах на разных этапах истории исторической науки. Разумеется, основное внимание уделялось его общетеоретическим положениям, причем, как правило, прослеживалось стремление определить направления социально-экономического порядка, будто бы превалировавшие в его построениях.

При всех исканиях в этом направлении в 62 послереволюционной историографии вплоть до относительно недавнего времени Ключевского укоряли, правда, в разной тональности, в порочности методологии, ограниченности классового анализа, неспособности преодолеть «неверные» представления буржуазно-либеральной идеологии, даже в конституционном монархизме и т. п. В результате его творчество прочно связывалось с различными представлениями о его политических взглядах. Можно согласиться с выводом М. В. Нечкиной о том, что «историческое значение Ключевского очень велико. Он дал русской науке одну из самых ярких концепций исторического прошлого страны — противоречивую, недосказанную, но полную проблем» 22.

Но при верности этих слов вызывает недоумение покровительственно-соболезнующее сожаление М. В. Нечкиной о невозможности для Ключевского преодолеть все то, что свидетельствовало о кризисе предреволюционной исторической науки 23. С подобным подходом к любому памятнику или деятелю культуры можно обращаться только вопреки историко-диалектической логике, при высокомерной уверенности в собственном превосходстве над человеком другой эпохи. Приведенные выше свидетельства М. Н. Тихомирова о высоком уровне источниковедческого анализа Ключевского, убежденность Р. А. Киреевой в совершенстве для того времени разработки им истории исторической науки 24, наконец подробные разделы книги М. В. Нечкиной об историографической и источниковедческой работе Ключевского заставляют иначе оценить соотнесенность теоретического наследия ученого с кризисом буржуазной исторической науки. Именно «мудреный узел», завязанный, по словам С. Ф. Платонова, Ключевским, заключал в себе уникальность его концепции, причем не отвлеченно социологической, а опирающейся на исследования, т. е. имевшей конкретно прикладной характер. Она содержала опыт осмысления исследователем истории при мотивации ее процессов суммой разных по своему существу, но точно определенных «исторических сил».

До сих пор такой подход представлялся историографам эклектикой, хотя вряд ли только социально-экономическая доминанта может проявляться как руководящая во всех конкретных исторических ситуациях, тем более при учете особенностей «местной истории» (по терминологии Ключевского). Именно эта принципиальная особенность концепционного подхода Ключевского должна привлекать первостепенное внимание. Концепция русского исторического процесса у Ключевского складывалась десятилетиями. Недаром в одном частном письме он очень самокритично признавал еще в 1872 г.: «Неуменье мое работать скоро и споро для меня теперь доказанный исторический факт» 25.

Развивая свою концепцию, Ключевский безусловно проявлял научную скромность. В поисках «тайны» исторического процесса он лишь возлагал надежду на познание сочетаний разных условий развития той или иной страны, что позволило бы в дальнейшем создать науку «об общих законах строения человеческих обществ, приложимых независимо от преходящих местных условий» 26. Он, был далек от мысли об исключительности русской истории и рассматривал ее только как вариант истории всеобщей, со своими «местными» особенностями. Основу своего поиска он видел в индивидуальной человеческой личности и человеческом обществе во всем их историческом многообразии, живущих в определенных природных условиях. Этот подход был впервые им сформулирован в 1 лекции «Курса русской истории», но был результатом всех его исследований с конца 1860-х гг. «Итак, человеческая личность, людское общество и природа страны — вот те три основные исторические силы, которые строят людское общежитие» 27,— определял в 1904 г. свои позиции Ключевский в противовес теоретическим установкам «государственной школы». Роль природного фактора в истории народа выдвигалась и до В. О. Ключевского. В 1870-х гг. в своих лекциях он в объяснении этого фактора шел за С. М. Соловьевым. Однако скоро его трактовка приобрела самостоятельное звучание. С. М. Соловьев ведущей силой в системе народ — государство — личность считал, что в государстве воплощался народ и, в частности, государство «организовывало» народ в процессе постоянных перемещений. Ключевский в работе над «Боярской думой» приходил к совершенно иному пониманию соотношения роли народа и государства. Именно колонизационные движения, по его мнению, определяли политический порядок в удгльное время и процесс создания Московского государства. «Эта колонизация (с юго-запада, из Киевской Руси на северо-восток.— В. А.) создавала мир русских поселков, послуживших готовой почвой для удельного княжеского владения» 28,— утверждал Ключевский. Он рассматривал колонизацию Заволжья как продолжение процесса заселения центрального междуречья; географическое ее расширение и создание Московского государства он считал «делом народности», создавшей свой «народный лагерь» с Москвой как стратегически наиболее удобным центром борьбы на три фронта — восточный, южный и западный.

Это государство «родилось на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты» 29,— не удержался от очередного афоризма Ключевский. При подготовке первого тома «Курса русской истории» к печати Ключевский теоретически емко, афористически сформулировал свое понимание сути народных миграций: «История России есть история страны, которая колонизируется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, т.о поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней» 30. Более того" исходя из современной ему ситуации, он делал далеко идущее и оправдавшееся предположение — это движение со временем «неминуемо отзовется на общем положении дел немаловажными последствиями»31. Итак народу как понятию этническому и этическому в концепции Ключевского отводилась основная сила в истории образования и развития государства. До настоящего времени этой мысли в этническом аспекте в историографии отводилось мало внимания. Сам Ключевский, выдвинув тезис о роли народных миграций, исследовательски опирался лишь на свои ранние работы, посвященные Соловецкому монастырю и житиям святых, а после него проблема так и остается неисчерпанной.

Так или иначе, но миграционные движения имели немаловажные для государства последствия социального, экономического, политического и демографического характера. Они рассматривались в исследованиях, посвященных огульным регионам, но никогда не подвергались обобщающему анализу Между тем очевидна прямая связь миграционных движений прежде всего русского населения с упрочением в составе многонационального государства вновь вошедших в него территорий, социальными протестами против крепостной зависимости, распространением сельскохозяйственной практики и т. д. Расцвет творческой деятельности В. О. Ключевского во второй половине 1870-х — 1880-х гг. отразился в его специальных курсах: «Методология русской истории», «Терминология русской истории», «История сословий в России», «Источники русской истории», «Лекции из русской историографии», в которых он развивал свои теоретические представления прежде всего об основных «слагающих» элементах исторического процесса. Эти представления звучали в складывавшемся общем курсе, на основе которого он готовил в дальнейшем к печати свой «Курс русской истории».

С полным основанием констатировал М. Н. Тихомиров, что «вдумчивая и многолетняя работа Ключевского по вопросам источниковедения, терминологии и др. помогает понять уровень фактической обоснованности как его монографических исследований, так и „Курса русской истории"» 32. В курсе «Методология», сохранившемся по литографии записи слушателей в 1884/85 г., В. О. Ключевский признавал «четыре исторических силы, создающих и направляющих общежитие: 1) природа страны; 2) физическая природа человека; 3) личность и 4) общество» 33. Каждой из этих сил В. О. Ключевский отводил особую, специфическую, по его мнению, роль; «можно сказать, что природа страны направляет хозяйственную жизнь; физическая природа человека завязывает и направляет жизнь частную, домашнюю; личность есть сила творческая в умственной и нравственной жизни, а обществом создается жизнь 64 политическая и социальная.

Но участие каждой силы в указанных сферах не исключительное, а только преобладающее» 34 В дальнейшем он устранил из своей концепции вторую указанную «силу» и рассматривал личность в «историческом ее действии» во взаимосвязи с природой и обществом. Можно полагать, что, именно обращаясь к личности, В О. Ключевский пытался подойти к характеристике народа с его духовностью и этикой в исторической перспективе, что до недавнего времени представлялось проблемой полузабытой и не заслуживающей внимания.

Бурное развитие в России во второй половине XIX в этнографических исследований и непосредственное влияние Ф И. Буслаева, следует думать, определили подход В. О. Ключевского к роли народа в историческом процессе именно как к личности Особенно яркие страницы посвятил Ключевский великороссу в его отношениях с природой, сосредоточивая внимание на его борьбе с трудными природными условиями, Ключевский по существу ставил проблему, только сейчас понятую как непреходящую, о взаимоотношении человека с природой. В лекционном курсе он раскрывал психологический склад великоросса, создававшийся «могущественным действием» природы, которая направляла его хозяйственную жизнь: его изворотливость, непритязательность, осмотрительность, удивительную наблюдательность и работоспособность, без которой невозможен успех земледельческого труда в короткое лето. «Ни один народ в Европе не способен к такому напряженному труду на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному постоянному труду, как в той же Великороссии» 35,— писал Ключевский. При подготовке же «Курса русской истории» к печати он нашел удивительно меткое, художественно выразительное заключение к лекции, посвященной великороссу: «Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями.

Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла А попробуйте пройти прямее — только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу» 36. Обращаясь к отдельным типам людей, Ключевский не стремился подробными жизнеописаниями иллюстрировать историю, как это делал Н И. Костомаров, оказавший на него в этом отношении известное влияние В курсе «Методология» Ключевский рассматривал личность как силу, «которой именно и принадлежит инициатива исторического движения» 37 А потому он искал типы людей, но рассматривал их силой отнюдь не самодовлеющей.

Индивидуальность ума и .. таланта он относил к области исторического изучения, коль скоро они подготовлены совокупной работой среды, общества, а потому и «усиливают связь между людьми, составляющими известный союз, и в жизни союза не может быть вполне одиночной деятельности» 38, причем, по его мысли, существует и обратная связь — «личность, имевшая несчастие стать вне союза, теряется для истории. Далее, этот факт есть для каждого вступающего в жизнь лица необходимость: личность не может жить вне союза, эта настоятельная необходимость превращается в дальнейшем своем развитии в потребность: лицо не только не может, но и не хочет обходиться без общения с другими» 39.

Итак, для В О. Ключевского личность исторична и представляет первостепенную силу в «людском общежитии»; она не только воспитанный природой и средой субъект, но она социальна, носительница нравственности и культуры. Именно с этой точки зрения Ключевский создал целую галерею образов с их морально-этическим обликом, принадлежавших к разным социальным слоям общества, и не упускал возможности больно уколоть за социальную «неряшливость» При подготовке к печати «Курса русской истории» Ключевский ввел в текст даже специальный раздел, в котором доказывал значение воспитания для чередующихся поколений, в результате чего создавалось историческое преемство материального и духовного достояния 40 Понятие «историческое воспитание» народа раскрывалось В О. Ключевским через «исторические типы», а в них самих для него главным была роль в жизни общества. 3 История СССР, № 5 65 В галерее этих типов были назидательные образы Сергия Радонежского, Ульяны Осорьиной, Федора Михайловича Ртищева, государственных деятелей Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина и Василия Васильевича Голицына, большинства русских самодержцев — от Ивана Грозного с его безумствами до «захватчицы престола» Екатерины II, презираемых им дворян Простаковых и предков Евгения Онегина, чьи характеры порождены и домашним, и государственным воспитанием и т. д. Особое место в этой галерее занимают портреты гениев русской культуры и науки. Для Ключевского А. С. Пушкин, Н. И. Новиков, М. Ю, Лермонтов, русские историки XVIII—XIX вв. при всей их разноликости и неравнозначности — предмет национальной гордости и «русский народный отзвук общечеловеческой работы».

Портреты (типы), понимаемые Ключевским в исторической обусловленности их появления, далеко выходят за пределы историографической значимости. Это образцы творческого опыта раскрытия личности в истории, без которых невозможно познание культурной и общественной жизни предшествующих поколений с их ошибками, достижениями и взлетами мысли. «Проблема общества» занимала в творчестве В. О. Ключевского особое положение. В его «триаде» это — основная проблема в понимании сущности исторического процесса. В резком противостоянии с теорией «государственной школы» она рассматривалась им в ракурсе развития общественных классов, а лишь затем государства. В курсе «Методология» он ставит непреходящий вопрос: «Что личность дает обществу и насколько последнее гнетет первую?» 41 К «проблеме общества» Ключевский обращался неоднократно в своих теоретических и исследовательских поисках и посвятил ей две монографии — «История сословий в России» и «Боярская дума Древней Руси». Последней работе, особенно первоначально, в процессе создания и первых журнальных публикаций отдельных ее частей, придавалось четко выраженное социальное звучание как опыту истории правительственных учреждений в связи с историей общества, классов, их эволюции и проявлявшимися интересами. М. В. Нечкина, скрупулезно исследовавшая процесс создания В. О. Ключевским «Боярской думы», писала: «Восемь веков развития центрального правительственного учреждения, взятые в разрезе истории общества в связи с его классами и классовыми интересами, открывали широчайший простор для трактовки любой крупной проблемы, любой существенной стороны в общей концепции истории России» 42 По се мнению, изучение истории классов и классовых интересов было совершенно новой в буржуазной исторической науке задачей 43.

Действительно, Ключевский в курсе «Методология» свою задачу определял так: «на вопрос, что составляет предмет исторического изучения, мы должны дать такой простой ответ: этим предметом служат происхождение, развитие и свойства людских союзов» 44. Сейчас было бы странно критиковать Ключевского с позиций марксистского подхода к формационному социально-экономическому пониманию исторического процесса, которого он, разумеется, не придерживался. Он шел своим путем, и речь может идти только о другом — о ценности комплексного подхода к истории «людских союзов» В. О. Ключевский считал государство силой надклассовой, но и при этом в курсе «История сословий», имея в виду соотношение положения сословий на отдельных этапах исторического процесса, он говорил об «общественных формациях» в своем, конечно, понимании. Так, «третий период в истории русских сословий — это общественная формация, сложившаяся в Московском государстве в XV, XVI и XVII вв.» 45 К положению сословий он в большей степени подходил с государственноюридической позиции, вовсе не обходя вниманием экономические интересы каждого из них, а в эволюционно-государственном развитии одну из причин их (сословий) возникновения видел экономическое деление общества и неизбежность в конце концов исчезновения сословного неравенства 46.

В этой схеме сословного строя наибольший интерес представляют сейчас наблюдения Ключевского о роли общественных «союзов», в частности, в связи с все еще дискус66 сионным вопросом о существовании в России этапа сословнопредставительной монархии. В. О. Ключевский не признавал этого этапа и в то же время не мог пройти мимо проблемы представительства и роли «союзов» в системе управления. Еще в 1874 г. на III Археологическом съезде в Киеве на него произвел впечатление доклад Н. И. Костомарова о значении княжеской дружины47; он подробно записал осноные положения его доклада и сопроводил их критическими замечаниями 48. Судя по пространности этой записи, можно думать, насколько сам Ключевский уже в это время размышлял о ходе общественного развития древней Руси; не случайно он записал мысль Костомарова об участии в совете киевского князя Владимира недружинных элементов — епископов и старцев градских. Эта мысль проводилась им в первом (журнальном) варианте «Боярской думы». В книжном варианте книги Ключевский обошел эту мысль, но развил положение, касавшееся удельного времени, о земледельцах, которые как вольные слуги князя составляли «земский класс» 49.

В журнальном варианте «Боярской думы» он прослеживал целые фазы развития местного управления в России, которое в удельное время «не носило строго сословного характера»; при развитии централизации в нем были «заметны признаки всесословности», а Боярская дума представляла Государственный совет с представительством разных классов, и только в период самодержавия местное управление становилось односословным — дворянским. Таким образом, сословные союзы прослеживались в канве общей периодизации исторического процесса. Эту схему Ключевский сопровождал выводом, сохраняющим и поныне интерес для дальнейших исследований: «Итак, в истории наших древних учреждений остаются в тени общественные классы и интересы, которые за ними скрывались и через них действовали» 50.

Так представлял Ключевский роль «союзов» в управлении, пока дворянство, опять же через свой «союз» — гвардию, имевший четко социальный характер, не стало «господствующим элементом». Итак, суть концептуального опыта В. О. Ключевского заключалась в попытке показать значение различных факторов в общем историческом процессе и в отдельные периоды русской истории. Выдвигая четыре основных периода в этой истории, Ключевский стремился оттенить прежде всего географические условия, в которых жила основная масса населения. Далее следовал критерий политического свойства, определявший период, и, наконец, критерий хозяйственно-экономический. Во взаимосвязи с природными условиями в каждом периоде рассматривались особенности личности — исторические типы и общество с его «союзами», отражавшими основное в его структуре — социальность с ее интересами и требованиями. Иначе говоря, концепция подчинялась истории народа при взаимосвязи основных проблем — природно-территориальной, государственности, социальности общества и его хозяйства.

Рассматривая концепцию В. О. Ключевского как концепцию истории народа на разных этапах развития государства, нельзя подходить к ней только как к явлению историографическому. В общих чертах она сложилась в начале 1880-х гг. как результат научного и преподавательского творчества ученого на основе исследований и специальных курсов и воплощалась в постепенно создававшемся общем «Курсе русской истории» в том виде, в котором он увидел свет в начале XX в. Трудно сказать, какому периоду истории России В. О. Ключевский отдавал исследовательское предпочтение; складывалось впечатление, что XVII веку. Вряд ли это верно. С концепционной точки зрения большее внимание, причем в очень специфическом аспекте, он уделял «всероссийскому, императорско-дворянскому» периоду. XVIII век русской истории со всем блеском императорского могущества, внешнеполитических успехов и созданной дворянской культуры он рассматривал очень своеобразно и с далеко идущей целью. Отходя от убеждения в надклассовости государства, В. О. Ключевский вовсе не случайно в этой части «Курса русской истории» народу уделял как бы второстепенное вниз* 67 мание и вместе с тем создавал у читателя четкое впечатление, как в условиях самодержавного правления и дворянского господства государство задавило народ, его труд и жизнь.

Именно в этой части «Курса» наиболее отчетливо проявляются антимонархические и антидворянские взгляды В. О. Ключевского, нарочито доходившие до гротеска при характеристике культурно психологического облика дворянства. Теоретически и познавательно творческий поиск не совместим с кризисом науки, к которому так щедро относили творчество В. О.Ключевского. Поиск общих закономерностей и комплексный подход к определению ведущих проблем в историческом процессе, соотношение их значимости, первостепенное внимание к духовности личности и общества, разносторонность источниковедческого и историографического анализа — лишь основные черты научного метода ученого. Поэтому в концепции В. О. Ключевского следует видеть прежде всего творческий поиск, сохраняющий преемственную связь с путями познания истории России.

Заключая свой доклад «Евгений Онегин и его предки» в 1887 г , Ключевский сказал о Пушкине, о нем «всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и никогда не скажешь всего, что следует» 51 О Ключевском же наговорили много лишнего, но все же еще не сказали всего, что следует. Примечания

1 Сыромятников Б. И. В. О. Ключевский и Б. Н. Чичерин // В. О. Ключевский Характеристики и воспоминания М, 1912. С. 81, 88.

2Котляревский С. Что дает «Боярская дума» В. О . Ключевского для государствоведения // Сборник статей, посвященных Василию Осиповичу Ключевскому М , 1909. С. 253.

3Милюков П. Н. В . О Ключевский // В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. С. 211, 212. 4Платонов С. Ф. Памяти В. О. Ключевского. Там же . С . 98, 99. 5Зимин А. А. Архив В. О. Ключевского // Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Вып. 12 М, 1951. С. 76—86, его же. Формирование исторических взглядов В. О. Ключевского в 60 е годы XIX в // Исторические записки Т. 69. М. , 1961. С. 178— 196, его же В. О. Ключевский Записки по всеобщей истории (из лекций, читанных в Александров ском военном училище в 1871/72 и 1872/73 учебных годах) // Новая и новейшая история 1969 № 5, 6. (в соавт. с Р. А. Киреевой), его же. Из рукописного наследия В. О. Ключевского (новые материалы к курсу по русской историографии) // История и историки. Историографический ежегодник. 1972 г. М., 1973. С. 307—336 (в соавт с Р А Киреевой).

6 В. О. Ключевский. Письма Дневники Афоризмы и мысли об истории М. , 1968, Ключевский В. О. Неопубликованные произведения М. , 1983.

7 Тихомиров М. Н. Российское государство XV—XVII веков М., 1973. С. 294.

8 Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М. 1990. С. 517.

9 Е г о ж е . Письма. Дневники. С. 356.

10 Его же Сочинения В 9 т. М., 1987—1990 Т. I С. 62

11 Е г о ж е Письма. Дневники С. 264

12 Е г о ж е Исторические портреты С. 554

13 Е г о ж е Сочинения В 9 т. Т. I С. 60

14 Там же С. 62

15 Е г о ж е Исторические портреты С. 65.

16 Там же С . 77.

17 Там же С. 78.

18 Е г о ж е Сочинения В 9 т. Т. IV С. 203, 204.

19 Е г о ж е Характеристики и воспоминания С. 182

20 Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский…

21 Ключевский В. О. Сочинения. В 9 т. Т. I С. 60.

22 Нечкина М. В. Указ. соч. С. 571,572.

23 Там же. С. 51

24 Киреева Р. А. Изучение отечественной истории в дореволюционной России с середины XIX в до 1917 г. М., 1983 С. 208, ее же. В. О. Ключевский как историк русской истори ческой науки. М., 1966. С. 224, 225.

25 Нечкина М . В. Указ. соч. С. 174.

26 Ключевский В. О. Сочинения. В 9 т. Т. I. С. 38—39.

27 Там же. С. 39—40

28 Его же. Боярская дума Древней Руси Пг. , 1919 С. 81

29 Там же С. 521 (см также с. 531—533) 68

30 Е г о ж е. Сочинения в 9 т. Т I. С. 50 (см. также: С. 391).

31 Там же. 32 Его же. Сочинения: В 8 т. М., 1956—1959. Т. VI. С. 471. 33 Е г о ж е. Сочинения: В 9 т. Т. VI. С. 23 34 Там же. С. 28.

35 Там же. Т I. С. 315.

36 Там же. С. 317.

37 Там же. Т. VI. С. 33.

38 Там же. С. 10.

39 Там же. С. 22.

40 Там же. Т. I. С. 41 и след.

41 Там же. Т. VI. С. 25.

42 Н е ч к и н а М. В. Указ. соч. С 183.

43 Там же. С. 187, 188, 206, 220.

44 Ключевский. Сочинения: В 9 т Т. VI. С. 9

45 Там же. С. 292.

46 Там же. С. 236—239.

47 К сожалению, текст этого доклада Н. И. Костомарова не сохранился. 48 Ключевский В. О. Письма. Дневники… С 250—252.

49 Е г о ж е. Боярская Дума. С. 90.

50 Цит. по: Нечкина М. В. Указ. соч. С. 201 (см также: С. 234).

51 Ключевский В. О. Исторические портреты… С. 426.

В.А. Александров